Свежо предание, да верится с трудом. Бледноватый вид стюарда только подтверждал опасения, что не всё то так радужно. Однако, пассажиры, которых, к счастью, было не слишком много, бурча, расселись по креслам. После этого проводник попросил занять свободные места правого борта, чтобы разгрузить аварийную левую часть самолёта. Прилегающие к крылу кресла он попросил освободить особо.
Как только с перемещением "грузов" было покончено, в салоне нарисовался бортмеханик, который сняв деревянные панели внутренней отделки у самого пола, принялся что-то откручивать ключом "на девятнадцать". Заинтересовавшись его действиями, я выглянул наружу ещё раз, чтобы понять, какие детали в конструкции самолёта экипаж посчитал на данный момент лишними.
Увиденное, надо сказать, меня не вдохновило. АНТ-14, по случаю зимнего времени, был переставлен на лыжи. И вот теперь, левая, обрубленная спереди, без носка, к которому крепилась расчалка, под действием встречного потока наклонилась вниз и повисла почти вертикально, став воздушным тормозом. Лететь в таком положении явно не просто, а сесть так и вовсе невозможно. Решение экипажа, вовсе избавиться от одной ноги шасси, начав с фюзеляжного подкоса, я внутренне полностью одобрил и попытался расслабиться, положившись на их профессионализм.
Глядя на себя со стороны, я удивился собственному отношению к складывающейся ситуации. Намечается натуральная авиакатастрофа, а мне всё равно! А что делать? Паниковать? Или предложить механику помочь? Да и остальные пассажиры, хоть и обсуждают между собой приключение, но ведут себя более-менее спокойно. Вот что значит отсутствие телевидения и вбитых в голову стереотипов. Вернее, стереотипы присутствуют, но совсем не те. Авиации всего-то двадцать-тридцать лет и аварии, скорее, считаются нормой. А раз самолёт летит, а не падает, то и вовсе всё хорошо.
А может, оно и к лучшему? Вот гробанусь сейчас, некому будет ставить на ход "Фрунзе". СССР сэкономит драгоценные ресурсы вместо того, чтобы вбухивать их в безнадёжное и бесполезное дело. Сказано же, если хочешь разорить развивающуюся страну – подари ей крейсер. Надо бы этот афоризм запомнить, чтобы сказать в нужный момент кому надо "наверху".
Пока я был занят своими мыслями, механик, закончив свои дела в салоне, отчего самолёт стало потряхивать, видимо освобождённая нога шасси стала болтаться под действием потока, слазил в крыло и, повозившись там минут десять с гайками, ножовкой и зубилом, избавил АНТ-14 от одной "лапы". Лайнер вильнул в сторону, приподняв левое крыло, но выправился и встал в вираж в сторону аварийного двигателя. Время шло, а мы продолжали кружить, вырабатывая топливо.
— Долго нам ещё так вертеться? — тихо спросил я проходящего мимо проводника.
— Ещё часа четыре. Мы в Харьков без дозаправки в Москве летаем. А может и больше, моторов-то меньше на один стало.
— Тогда я посплю, — ответил я, опять удивившись своей беспечности.
— Одеяло принести?
В ответ я утвердительно кивнул и стал устраиваться поудобнее.
Садились мы уже в сумерках. Когда самолёт стал снижаться, я замандражировал, как и перед любым опасным предприятием, на исход которого я никак повлиять не мог. Но мои опасения оказались напрасными, пробежав большую часть лётного поля на одной лыже, в конце АНТ-14 мягко лёг на крыло, чуть развернулся и встал. Пассажиров пригласили на выход. Всё бы хорошо, но уже первые вышедшие на лёгкий мороз, стали возмущаться, почему их не посадили на Центральный аэродром. Наверное, москвичи, или уже летали этим маршрутом.
— А где это мы? — задал я волнующий всех вопрос, глядя на собравшихся вокруг самолёта людей, машины, в том числе "скорые" и "пожарную".
— Аэродром Раменское. Товарищи, не переживайте, тут недалеко железнодорожная платформа, откуда поездом можно добраться до города.
— Тьфу, блин, завезли! — плюнул я в сердцах себе под ноги.
— Как всегда шумишь, Семён Петрович? — похлопала сади по плечу чья-то рука, а смутно знакомый голос заявил. — Радоваться должен, что всё обошлось!
— Андрей Николаевич! Какими судьбами? — обернувшись я увидел прямо перед собой Туполева.
— О, узнал! А я думал, в этой шубе меня от медведя не отличить! А я, брат, тебя сразу заметил! Смотрю – меч, значит, товарищ Любимов! Больше таких оригиналов в СССР не водится! — балагурил Туполев, видимо маскируя истинные чувства, глаза его были грустными. — А мы тут с Александром Александровичем за пробежками СБ приехали понаблюдать. Знакомьтесь товарищи! Товарищ Архангельский, товарищ Любимов. А тут радио! Авария АНТ-14! Вот мы и остались посмотреть, в чём дело. А то что вас на Центральном не посадили… Сам посуди, что бы было если вы у всех на глазах гробанулись? Пойдём, глянем, ты же по моторам дока, а до Чаромского теперь далеко.
Смотреть было, в общем-то, не на что. Суть происшествия была ясна с первого взгляда. Нижний правый поршень АЧ-130-4, оборвав внешние шатуны, вылетел из цилиндра как из пушки и, пробив лёгкий дюралевый капот, повредил лыжу, которая теперь валялась где-то на маршруте.
— Опять двигателисты виноваты! Все беды от вас! Такой самолёт чуть не угробили! — разошёлся Туполев не на шутку, выдав свои переживания. "Правда" была, что ни говори, его любимым детищем, а "Максим Горький" Туполева в этом мире не состоялся, это имя было уже присвоено пассажирскому варианту малосерийного бомбардировщика Калинина К-7.
— Товарищ Туполев, ты не прав. Нет, конечно, авария произошла из-за мотора, но вот в причинах надо разбираться. К тому же это АЧ-130-4, боевой двигатель с небольшим ресурсом, а вы его на пассажирский самолёт, — не дал я тружеников своего "цеха" в обиду. — Где бортмеханик? Сколько моточасов отработал этот мотор?